Сто братьев

В библиотеке

Все мы (кроме Джорджа, о котором много слухов: он сбежал, он прямо у нас под носом, он живет под новым именем, а то и не одним, у него новое лицо), все мои девяносто восемь, без Джорджа, братьев и я собрались в красной библиотеке и решили, что наконец-то пора забыть о прошлом, отбросить уныние, разделить легкую трапезу и найти, если хватит душевных сил, пропавшую урну с прахом старой сволочи.

Закари

Можно вспомнить знаменитый гадкий случай, когда Закари — еще до того, как ему исполнилось семнадцать, вымахавший до внушительных двух метров и весивший сто двадцать килограммов без единого грамма жира, все еще продолжавший расти как вверх, так и вширь, — решил, что будет весело прижать Вирджила коленом к полу, растирать его голый живот щеткой для волос и кричать «Краснопузый! Краснопузый!»

Хайрам

Старик Хайрам оперся на ходунки, чтобы исполнить свой традиционный патриархальный ритуал: хамски руководить разведением очередного его исполинского бушующего огня. «Посильнее комкай!» — орал Хайрам на Донована, который сминал страницы воскресной газеты и метал их на решетку. Хайрам — девяностотрехлетний старик, повсеместно презираемый за его склонность к уничижительной жестокости.

Подушка и шприц

У меня не осталось ничего, кроме синей подушки, стетоскопа и одноразовых шприцев, засунутых в карман вместе с ампулами разных лекарств. И я, затерянный среди шкафов, решил — помните о моем отчаянном, изможденном состоянии, — что если на меня нападут, то я выставлю перед собой подушку, как мягкий щит, и буду угрожающе размахивать шприцем. Картина нелепая, но все же игла лучше, чем ничего.

Характер семьи

Коллективный характер конкретно этой семьи можно со всеми основаниями назвать исступленным, романтическим, летаргическим, саркастическим, пугливым, разочарованным, хмельным, воинственным, распутным, бессердечным, волчьим, погранично нарциссическим, нервно узколобым и более-менее обуреваемым отчаянием, хотя изредка, в нетрезвом состоянии, — радостным.

Страдания

«За годы человечество придумало немало способов облегчить страдания, и во многом человеческую историю можно рассматривать как нескончаемый путь к этой цели, — рассказывал я ему. — Хотя страдание можно отсрочить, целиком его избежать нельзя. Это и есть главный урок мировых религий. Пожалуйста, не пускай слюни на книгу. Ладно, Стрелок?»